На дворе шел 1982 год, и было мне всего двадцать лет. В нашем поколении, в Италии, все мы «занимались» политикой, в смысле, что не было среди нас равнодушных, все были ангажированными. Я тогда состоял в ИКФМ, это аналог советского Комсомола, Итальянская Коммунистическая Федерация Молодежи, и был секретарем организации в одном из двадцати Римских административных округов.
В том году проходил наш Римский съезд, разумеется, я был на нем делегатом, и должен был выступить. А мне было, что сказать. Меня многое не устраивало по партийной линии, но мы тогда умели спорить до посинения, а дальше сплоченно проводить «в массы» линию большинства. Сейчас, каждый, кто не согласен даже по пустякам, просто выходит из партии и создает новую, по своему образу и подобию, а на выборах получает ноль процентов с хвостиком. Последствия налицо. Ну, да ладно, не в этом суть.
На съезд, как было принято, приехал также представитель ИКП (итальянской компартии), в том году это был Джерардо Кьяромонте, член национального секретариата партии. Мы тогда считали его «правым». Что ж, всего лишь девять лет спустя он станет одним из тех руководителей, кто эту партию распустил. Выходит, мы были недалеки от истины.
В те годы, среди своих товарищей я слыл, мягко говоря, каким-то чудаковатым романтиком. Хотя, с другой стороны, Антонио Грамши говорил, что любое революционное движение – романтичное по определению. Я решил подтвердить их ощущения, и начал свое выступление со следующих слов:
Этот город, по которому бродишь часами, не видя ему конца и не встречая ни малейшего признака того, что где-нибудь поблизости начинается открытое поле, — такой город представляет из себя нечто совсем особенное. Эта колоссальная централизация, это скопление двух с половиной миллионов людей в одном месте умножили силы этих двух с половиной миллионов людей в сотню раз. Эти массы домов, всё плотнее и плотнее смыкающихся и под конец оставляющих лишь узенькое пространство посередине, — всё это столь величественно, столь грандиозно, что не можешь опомниться и приходишь в изумление.
Кьяромонте, сквозь свои толстые очки, вылупил на меня глаза, и начал что-то спрашивать у своих соседей по президиуму. Я их не слышал, да и вообще был занят выступлением, но итальянская мимика и жестикуляция выглядит весьма красноречивой, они явно оправдывались, дескать, «да, придурковатый, но увы, секретарь одного из округов, не могли ему отказать в выступлении, нас бы не так поняли…». А я продолжил.
Но каких жертв всё это стоило, — это обнаруживаешь только впоследствии. Только потолкавшись несколько дней по главным улицам, с трудом пробиваясь сквозь толпы людей, бесконечные вереницы транспорта, только побывав в «трущобах» мирового города, начинаешь замечать, что горожанам пришлось пожертвовать лучшими чертами своей человеческой природы, чтобы создать все те чудеса цивилизации, которыми полон их город, что заложенные в каждом из них сотни сил остались без применения и были подавлены для того, чтобы немногие из этих сил получили полное развитие и могли ещё умножиться посредством соединения с силами остальных. Уже в самой уличной толкотне есть что-то отвратительное, что-то противное природе человека. Разве эти сотни тысяч, представители всех классов и всех сословий, толпящиеся на улицах, разве не все они — люди с одинаковыми свойствами и способностями и одинаковым стремлением к счастью? И разве для достижения этого счастья у них не одинаковые средства и пути? И тем не менее они пробегают один мимо другого, как будто между ними нет ничего общего, как будто им и дела нет друг до друга, и только в одном установилось безмолвное соглашение, что идущий по тротуару должен держаться правой стороны, чтобы встречные толпы не задерживались; и при этом никому и в голову не приходит удостоить остальных хотя бы взглядом. Это жестокое равнодушие, эта бесчувственная обособленность каждого человека, преследующего исключительно свои частные интересы, тем более отвратительны и оскорбительны, что все эти люди скопляются на небольшом пространстве. И хотя мы и знаем, что эта обособленность каждого, этот ограниченный эгоизм есть основной и всеобщий принцип нашего современного общества, всё же нигде эти черты не выступают так обнажённо и нагло, так самоуверенно, как именно здесь, в сутолоке большого города. Раздробление человечества на монады, из которых каждая имеет свой особый жизненный принцип, свою особую цель, этот мир атомов достигает здесь своего апогея.
Те из моих читателей, кто все же начитан – а я надеюсь, таковые есть – должны были понять, что вышеприведенные строки принадлежат не мне. Я намеренно пропустил все упоминания о конкретном городе, чтобы запутать своих товарищей. А я ведь чувствовал сотни насмешливых взглядов в партере.
Итак, я выдержал многозначительную паузу, оторвал глаза от своих бумажек, решительно посмотрел на аудиторию и произнес:
Как они все поникли, потупили взор! Какое же внутреннее удовлетворение я почувствовал в тот момент! Ведь против Энгельса не попрешь…
Прошло почти сорок лет, каким образом мне тогда удалось связать эту цитату с главной темой моего выступления, я уже запамятовал. Но тему как таковую – очень хорошо помню, тем более, что мнения своего я и по сей день не изменил.
Объяснимся. Относительно состава Италии в НАТО у партии в те годы была своеобразная позиция, в отличие от времен Тольятти, в пятидесятые и шестидесятые годы: все равно нам «их» (правящую сорок лет подряд ХДП, христианско-демократическую партию) не победить, лучше данный вопрос вообще не поднимать. А я был и есть категорически против: если не выражать искренне собственную позицию, то чем ты отличаешься от своих оппонентов? Так я и заявил, да еще и присвоив себе слова Булгаковского Понтия Пилата в адрес Каифы: тесно мне стало с Вами, товарищи! И я знаю, что говорю и где говорю. Не будет Вам отныне покоя!
Жестикуляция Кьяромонте изменилась в корне: он явно послал лесом моих руководителей в президиуме и упомянул меня очень нехорошими словами. Как было сказано, девять лет спустя итальянской компартии, набиравшей треть голосов на выборах, не стало. Увы, я опять-таки оказался прав.
Особенности видео-удаленного синхронного перевода в условиях «новой нормальности»
Разумеется, первым делом я хочу поблагодарить организаторов, за возможность выступить перед этой аудиторией. С учетом заявленной темы, моя признательность абсолютно искренняя, обычно я выступаю в роли политолога, знатока политической кухни России и Италии, редко можно рассказать о нашем ремесле, которое я очень люблю и которым фактически занимаюсь всю свою сознательную, или, по крайней мере, взрослую жизнь, более сорока лет.
Главной моей задачей по данной теме является доказать, что меняются технические средства, но проблемы остаются вполне похожими. Для этого, необходимо сперва обозначить те вопросы, с которыми стандартно сталкиваются синхронисты в процессе своей повседневной работы. Буду пользоваться, в том числе, рядом личных обобщающих примеров.
Переводить я начал – письменно и в последовательном режиме – в 1979-м, а синхронить – в 1986 году. Первые годы синхрона совпали с перестройкой, в русский (да и в западные) языки постоянно вводились неологизмы, некоторые из них с опаской переводились на собственный вкус (гласность, по-итальянски trasparenza, то есть прозрачность), а некоторые – транскрибировались (perestrojka, glasnost’).
Все изменилось во время августовского путча 1991 года. Я тогда жил в Милане, и было мне всего лишь 29 лет. С утра мне позвонили из Рима (а это 600 км), с третьего канала государственного телевидения, попросили срочно приехать для перевода всего того, что показывал первый советский телеканал, дня на три. Я даже не стал уточнять условия и гонорар, это был судьбоносный момент, да и родственников в Москве у меня было предостаточно. Условия оказались на пределе: проторчал я там три недели, в гордом одиночестве (август для итальянцев – святое время поголовных отпусков), первые шестьдесят часов не выходил из кабины, там же и спал, во время трансляции «Лебединого озера» мне приносили бутерброды, дальше по 14 часов в день.
Так получилось, что единственным западным европейским каналом, который передал, когда Горбачева вызволили из плена из Фороса, оказался РАИ 3, потому что только у них в полтретьего ночи оказался спящий синхронист в кабине, Ваш слуга покорный.
Ну, данный эпизод просто к слову. Тем временем, в Италии набирал обороты грядущий политический скандал, вошедший в историю как судебный процесс «чистые руки», вследствие которого были распущены почти все правящие партии. У всех тогда, даже в новой России, был на слуху судья Антонио Ди Пьетро (на самом деле, государственный обвинитель, но не в этом суть), с которым десяток лет спустя мне довелось работать в Казахстане, Узбекистане и прочих бывших советских республиках, когда он стал евродепутатом. И вот, самозваная итальянская «радикальная транснациональная партия» проводит свой съезд в Софии. Все итальянские выступающие обсуждают именно Италию, хотя для гостей из восточной Европы это не является самой интересной темой. И начинают использовать вот такое словечко: tangentopoli. Поясняю. Tangente, дословно, это – касательная, тангенс, но также взятка. А -poli – от греческого πόλις, оттуда Napoli (Неаполь), Costantinopoli (Константинополь), Leopoli (Львов) и т.д. Вот теперь подумайте, как перевести такой неологизм, да еще и в синхронном режиме. У меня сработал адреналин, и конечно немаловажен тот факт, что я билингва. Получилось «взяткоград». Правильно? Неправильно? По-моему, все предельно ясно. Всем тем, кто в дальнейшем обвинял меня, что я слишком многое на себя взял, я неизменно задавал вопрос: а как бы Вы перевели? До сих пор жду ответа.
А вот более «свежий» пример. В начале нулевых, на международном форуме в Ярославле, известный тогда руководитель одной госкорпорации, поверьте, из высшего эшелона, который привык, что его переводят, и который поэтому никогда не позволял себе идиоматических выражений или непереводимых игр слов, в смысле, что он всегда выступал не «для галочки», а чтобы его услышали, вдруг бухнул: «хрен редьки не слаще». Синхрон, времени на размышления, как известно, нет, он тем временем может сказать еще с десяток предложений. Все остальные шесть языковых кабин дружно и скромно замолчали, а у меня – все тот же адреналин. Без него, не появилась бы в голове даже не итальянская, а тосканская пословица: se non è zuppa, è pan bagnato. Дословно, не суп – так тюря. Дальше все выглядело комично: итальянцы с пониманием и улыбаясь кивали выступающему, все остальные иностранные гости удивленно смотрели то на него, то на итальянцев, то на своих хранивших молчание переводчиков в кабине. Итальянцы с удивлением стали смотреть на прочих иностранцев, мол, что непонятного? Выступающий тоже на них смотрел с удивлением: в чем дело? В конце концов, все коллеги из кабин стали смотреть на меня через стекло: что ты там вякнул?
Все последние примеры доказывают, что это может происходить – и происходит – как в традиционной, так и в «удаленной» кабине, нет никакой разницы. Итак, вернемся к главной теме. Давайте сравним некоторые типичные проблемы, с которыми мы испокон веков сталкивались.
Докладчик произносит первые две-три фразы на местном языке, как дань уважения, далее переходит на свой родной. Опытные переводчики умело переключают каналы в течение доли секунды. Но если они недостаточно опытные, или запаздывают, то таким образом они подводят своих коллег, которые переводят не с местного оригинала, а с Вашего перевода, и тут тем более скорость решает всё. Например, конференция проходит в Италии, а «веикулярным» языком, как известно, всегда принято считать местный, в данном примере – итальянский. Русский выступающий произносит по-итальянски «Дамы и господа, для меня большая честь…» и далее по-русски «…так все же позвольте мне перейти на мой родной язык». Коллеги мигом должны перейти с зала на пилота (реле), если я, конечно, раньше них тоже перешел с направления IT->RU на RU->IT, чтобы уже с моего итальянского они могли перевести на английский, французский, китайский, и т.д. Все бы ничего, но в сегодняшнем удаленном режиме этим управляем не мы, а режиссеры. За последний квартал, с этим у меня два раза были накладки, не по моей вине. Но крайним, в итоге, все равно незаслуженно является переводчик.
А вот еще. 1997 год, Сицилия, симпозиум Совета Европы. Слово – немецкому гражданскому защитнику. Реле переходит немецкой кабине. Это значит, что теперь наши немецкие коллеги будут переводить не с итальянского на немецкий, а наоборот, итальянцы в зале будут слушать не докладчика, а переводчика, то же самое сделаем мы: будем слушать нашего товарища и переводить его соответственно на английский, испанский, русский и французский. Поэтому, роль ведущего реле – особо ответственная. Необходимо переводить быстро и четко, почти предупреждая докладчика, иначе подведешь товарищей: докладчик закончил, поблагодарил, ему поаплодировали, он спустился, а вы еще не закончили переводить чужой перевод. В общем, в левый наушник поступает пунктуальный перевод с немецкого на итальянский, а в правый… немецкий голос оратора. Будь это любой из прочих языков совещания – вырубил бы реле и перевел бы с оригинала. Ан нет, именно с немецкого я – никак… Нет, конечно, любой образованный носитель русского языка знает не менее двух десятков слов на языке Гёте: eins, zwei, drei, vier, fünf, sechs, sieben, acht, neun, zehn, elf, zwölf, dreizehn, бухгалтер, бюстгальтер, хенде хох, Гитлер капут… Согласитесь, этого недостаточно. Итак, все примолкли, слесарь по звуку где-то безуспешно ковыряется, я продолжаю строчить сам не знаю что, дико ворочая разъяренными глазами и пыхтя сигаретой (к счастью, мой напарник тоже был курящий, а тогда в кабинах еще курили, иногда даже стояли пепельницы), и тут… на меня обрушилась кабина. Полетели какие-то доски, щепки, мой толстый словарь, разбилась стеклянная бутылка минералки (пластмассовых еще не изобрели), самодельная пепельница из пластмассового стакана с водой и бычками, консоль наушников и микрофона, а за ней – лампочка, лопнула прямо промеж ног и закоротила всю систему. А я – стою среди этого всякого хлама и продолжаю невозмутимо переводить. Задние ряды, услышав всю эту кутерьму, обернулись и зааплодировали. Конференцию прервали. Да, согласен, такого на удаленке произойти не может. Зато по вашей клавиатуре может пройти домашняя кошка. Или могут зайти и промелькнуть малолетние дети. Грозить им предварительно наказаниями совсем неэффективно, знаю по собственному опыту.
Совсем недавно, пять лет тому назад, все выглядело следующим образом (первые 1:15):
Последняя запись относится к тому периоду, когда я, кроме моей основной работы, был диктором в итальянской редакции государственного радио «Голос России». Оттуда вещал сам Тольятти в 1943 году. Ну, а я читал вечерний выпуск новостей на итальянском языке. Очень жаль, что шесть лет тому назад кому-то пришло в голову закрыть радио. Мне это очень нравилось.
Думаю, я Вам достаточно надоел своими роликами. Теперь давайте подумаем о консолях. Как известно, их существует уйма, самых разнообразных производителей, будь то Сименс, Бош, да сколько угодно. Переводчик должен знать, как ими пользоваться, это тоже его добавленная стоимость. Что теперь? Необходимо знать, как пользоваться разнообразными платформами: Zoom, TrueConf, Life Size, Duo, разумеется старый и привычный Skype. Да и еще с десяток. Все похожие, и все разные. Как и консоли. С другой стороны, в письменных переводах мы все пользовались печатными машинками, потом мы научились пользоваться компьютерами, сперва в ДОСе, потом в Виндовсе, множество разных программ и пакетов, В ДОСе были Framework и Wordstar, потом в Виндовсе первые выпуски Ворда, скоро их заменил полный пакет Офиса, появились таблицы, слайды, базы данных. Все сложнее, но принцип все тот же. Так и в синхроне. Не стоит забывать, что это сравнительно новая профессия, в историческом измерении, синхронить начали во время Нюрнбергского процесса, в 1945-1946 гг., раньше были толмачи.
Еще позволю себе маленькое отступление относительно письменных переводов, ведь все равно любой из нас с этого и начинал, что тогда, что сегодня. Тариф всегда подразумевал стандартную страницу, то есть лист А4, на котором расположено полторы тысячи знаков, включая пробелы. Почему полторы тысячи? На каждой строке в среднем располагалось по 60 знаков, междустрочье стояло на отметке 3, получалось 25 строк. 25 на 60, итого 1.500. С тех пор, как появились компьютеры, кегль – то бишь шрифт – можно установить хоть на восьмерку, хоть на 40. Поэтому, полторы тысячи остались только как единица измерения. Недобросовестные переводческие бюро пытаются Вас убедить, что традиционно пробелы не оплачиваются, дескать Вы их не переводите. Это ложь, поверьте моему опыту. А еще Вам говорят, что расчет страницы – не 1.500, а 1.800 знаков. Это вообще бессовестно. Журналисты писали свои статьи на более узких и более длинных листах, в трех экземплярах с двумя чередующимися копирками. Вот у них, действительно помещалось 1.800 знаков. Мы не журналисты. Сейчас из Америки – как всегда – пришла мода на программу Trados и ей похожие. Один раз слово перевел, второй раз – не в счет. Полный абсурд: в конце концов, создав такую своеобразную базу данных, переводить будет больше нечего. А куда денется знание языка, чуткость переводчика, использовать тот или иной синоним, красота текста? Вы попробуйте таким образом перевести не то что стихи Пушкина, но даже прозу Булгакова, например, «Мастера и Маргариту». Возьмите любую главу и проверните ее через Гугл переводчика. Потом расскажите о результатах, в порядке анекдота.
Как было сказано, платформы все разные и все похожие. У каждой своя специфика и своя целенаправленность. Некоторые заявляют себя специализированными на синхронном переводе, некоторые на симпозиумах. Практически все дают дополнительные услуги, включая повышенное количество участников, за отдельную плату, что, в принципе, логично. Не берусь судить, именно в настоящее время мы являемся свидетелями беспощадной конкуренции, посмотрим, кто победит, и что мы от этого выиграем. С другой стороны, нам, как переводчикам, это не столь важно, это больше беспокойство для организаторов и переводческих бюро. Много вопросов – пока что – к совместимости разных платформ, в смысле, насколько они «беседуют» между собой. Я имею ввиду, что у одного переводчика может быть одна программа, у напарника – вторая, у докладчика – третья, а у организаторов – четвертая. Лично я за последние месяцы стараюсь скачивать всевозможные платформы, по мере того как меня об этом просят заказчики, но их еще необходимо освоить, как правило одного раза недостаточно.
Еще один интересный момент. В евросоюзных структурах переводчики, мягко говоря, избалованы, они должны получить письменный доклад не менее чем за три дня до выступления, в противном случае они отказываются переводить. У итальянцев и у россиян, ввиду общей безалаберности, все выглядит иначе, большинство докладчиков ревностно придерживают при себе собственный текст, хотя он у них есть, как будто они поделятся какими-то государственными тайнами, даже если речь идет о пустяках. Ну, родственные души, потому итальянцы и россияне традиционно и испокон веков любили и любят друг друга. Однако, в сегодняшних условиях, когда из-за неадекватной связи мы слышим два слова через одно, и остальное приходится додумывать, молясь не сболтнуть что-то не то, письменные доклады были бы решающей помощью, если, конечно, докладчику важно не просто «отметиться», а эффективно донести информацию до аудитории. Я понимаю, что это борьба с ветряными мельницами, что все равно этого не будет, но стоит все равно обозначить данное положение.
А что у нас с тарифами? Тут все очень туманно. Во-первых, самый дешевый язык – английский, но работы – сколько душе угодно. Чем реже язык, тем реже работаешь, зато тем он дороже. Кроме того, критерий популярности языка меняется от страны к стране и от континента к континенту. Представьте себе испанский язык в Бразилии и в Китае. Далее, на Западе принято – или, по крайней мере, так было до пандемии – оплачивать полный рабочий день, даже если Вас вызвали на час. В России, напротив, многие работодатели пытаются навязать почасовой тариф. На это я всегда отвечал, что я не девушка с пониженной планкой социальной ответственности. Думаю, что я нашел для себя разумный компромисс, установив ставку за день и за половину дня. Но это тоже не все так однозначно: много лет курс валюты практически не менялся, а потом стал прыгать, главным образом не в пользу рубля. Но помню, как мне предлагали какие-то копейки за синхрон во Владивостоке, дескать, там работы на час. А долететь, привыкнуть к местному времени, вернуться? Я уж не говорю про гостиницу и питание. В общем, тут я никому не советник, могу лишь порекомендовать ни в коем случае не заниматься демпингом: коллеги узнают – никто с Вами больше работать не станет. И правильно. Репутация дороже, и она состоит не только из переводческого мастерства. Да и вообще, чисто по-человечески, каноны добропорядочности никто еще не отменял. И все же, возвращаясь к вопросу времени, вот одно из различий: мой полудневной тариф учитывал, в Москве, что в среднем мне добираться час туда и час обратно, где бы я в городе не работал. Сейчас, сидя дома, наверное, стоит пересмотреть такой подход, остается чистый перевод. К слову, завтра я перевожу виртуально из Москвы в Вероне. На все про все пара часов. Нельзя же просить дневной тариф?
Вернемся к трудностям перевода до и после коронавируса. Уверен, все рано или поздно сталкивались с таким явлением. Человек выступает сидя в президиуме, далее передает слово следующему докладчику, но свой микрофон не выключает, и начинает болтать со своим соседом о чем-то своем, о девичьем. В итоге, он мешает аудитории и – главное – переводчикам. Что ж, в удаленном режиме происходит ровно то же самое, ибо в обоих режимах не Вы управляете чужими микрофонами. Но тут весь процесс усложняется качеством и скоростью передачи данных, у кого-то 100 Mbit/sec, у кого-то 200, 500, а на хваленом Западе – 50, или даже 20. Немаловажно, располагает ли докладчик проводным интернетом (я имею ввиду кабель этернет), или только WiFi. И чем более высок уровень докладчика, тем более он ненавидит наушники с микрофоном, то есть то, что для нас является обычным профессиональным инструментом. Пока он вещает на слишком большом расстоянии от своего компьютера, создавая эффект эха, люди приходят к нему, хлопают дверью, болтают, думая, что, если их не видно, значит и не слышно. Вопрос дисциплины и самовоспитания.
Относительно предварительных сроков. Тут опять принцип не меняется: вы приходите в кабину за полчаса, а то и раньше, в том числе чтобы проверить связь. Теперь за полчаса до начала вы подключаетесь, с той же целью. Но сидите дома и пьете кофе.
Я хочу сказать, что при всех нюансах, принципы и трудности нашей профессии остаются почти нетронутыми. Вопрос лишь в том, что будет дальше? Когда кончится пандемия? Да и кончится ли она вообще когда-нибудь? Предположительно да. Но тем временем, и мы, и работодатели, и агентства, и организаторы, все мы уже настолько привыкнем к новым средствам и платформам, что полностью обратно мы уже не вернемся, вернемся лишь частично, ради человеческого контакта. Люди моего поколения помнят какой была научно-техническая революция, когда после перфоленты телекса и телетайпа мы стали использовать факс, тем самым стало возможным пересылать чертежи. Никто даже не мечтал о компьютерах. А именно в компьютерах данные мы хранили сперва на аудиокассетах, потом на огромных дисках в 8 дюймов, потом 5 с четвертью, 3 с половиной, и все было совсем недавно, сейчас мы все храним на полутора сантиметровых флэшках, либо в облаке, на серверах, о физическом расположении которых мы сами толком ничего не знаем. Но это уже совсем другая тема.
Другая тема, о которой рано или поздно тоже стоит поговорить как-нибудь в другой раз, и я с радостью соглашусь это с Вами обсудить. А пока что у меня все, буду рад ответить Вам на любые вопросы, если, конечно, такие есть. Еще раз благодарю организаторов и большое спасибо аудитории за их внимание, благосклонность к моей скромной персоне, терпение и понимание.
Так каждый день в восемь утра, иногда в девять, иногда в восемь и в девять. Отвечать - бесполезно: пластинка, "дождитесь ответа". Не отвечать - тоже бесполезно, они продолжают названивать. Код 967 принадлежит Билайну, в связи с этим у меня к ним вопрос: разве у нас не вступил в силу давным-давно закон о терроризме, на основании которого номера выдаются только по паспорту?
Обидно и больно становится за тех людей, которые в наше чудесное советское время продолжают верить в древние предания и мифы. Религия — большое зло. Она мешает людям правильно смотреть на реальную действительность и познавать ее, сковывает их трудовую и общественную активность, заставляет понапрасну растрачивать здоровье и силы, жертвовать счастьем на земле в угоду несуществующему загробному миру.
Первая в мире женщина-космонавт, Герой Советского Союза В.В. Николаева-Терешкова, Книга юного атеиста. М.: Просвещение, 1970, стр. 114–115
Кто-то воспринимает власть как религию, кто-то - религию как власть, а кто-то - и то, и другое.
Интервью Энрико Берлингуэра с Эудженио Скальфари, директором газеты La Repubblica, 28 июля 1981 года. «Партии стали машинами власти»
«Партии больше не занимаются политикой», - говорит Энрико Берлингуэр. «Партии выродились, и оттуда все недуги Италии».
Закончилась ли страсть?
Для нас, коммунистов, страсть не закончилась. Но для других? Я не хочу выносить суждения и топтаться в чужом доме, но факты есть, и они на всеобщем обозрении. Сегодняшние партии - это прежде всего машины власти и лоббирования: малые или мистифицированные знания о жизни и проблемах общества и людей, идей, идеалов, немногочисленных или расплывчатых программ, чувств и гражданской страсти - ноль. Они управляют интересами, самыми разными, самыми противоречивыми, иногда даже сомнительными, однако без какой-либо связи с возникающими человеческими потребностями и необходимостями, либо искажающими их, не преследуя общего блага. Их собственная организационная структура в настоящее время соответствует этой модели, и они больше не являются организаторами людей, формирований, которые способствовали бы их гражданскому созреванию и инициативе: они скорее являются федерациями течений, камарильями, у каждого из которых есть «начальник» и «замначальника». Геополитическая карта партий состоит из названий и мест. В Христианско-Демократической Партии - это: Бисалья в Венето, Гава в Кампании, Латтанцио в Апулии, Андреотти в Лацио, Де Мита в Авеллино, Гаспари в Абруццо, Форлани в Марке и так далее. Но у социалистов, более или менее, то же самое, а у социал-демократов еще хуже...
Вы недавно сказали мне, что вырождение сторон является основной точкой итальянского кризиса.
Это то, что я думаю.
По какой причине?
Партии оккупировали государство и все его институты, начиная с правительства. Они заняли местные власти, учреждения социального обеспечения, банки, государственные компании, учреждения культуры, больницы, университеты, государственное телевидение и некоторые крупные газеты. Например, сегодня существует опасность того, что крупнейшая итальянская газета, Corriere della Sera, попадет в руки той или иной партии или одной из ее группировок, но мы не позволим такому большому органу печати, как Corriere, подвергнуться такому бесславному концу. Короче говоря, все уже разделено и распределено, либо хотелось бы разделить и распределить. Результат впечатляющий. Все «операции», которые призваны выполнять различные институты и их нынешние лидеры, рассматриваются в основном в зависимости от интересов партии, или группировки, или клана, благодаря которому они получили данный пост. Банковский кредит предоставляется, если он полезен для этой цели, если он обеспечивает преимущества и отношения с клиентами; дается административное разрешение, присуждается контракт, назначается председатель, финансируется лабораторное оборудование, если бенефициары проявляют лояльность по отношению к стороне, которая приобретает эти преимущества, даже если это только вопрос признания.
Вы описываете картину итальянской реальности, из-за которой мороз продирает по коже.
А вы думаете, это не соответствует ситуации?
Я должен признать, г-н секретарь, что это в значительной степени реалистичная картина. Но я хотел бы спросить вас: если итальянцы переносят такое положение вещей, это признак того, что они принимают это или не замечают этого? В противном случае вы бы давно пришли к власти в стране.
Вопрос сложный. Позвольте мне ответить вам подробно. Прежде всего: многие итальянцы, на мой взгляд, хорошо осведомлены о позорных спекуляциях в ущерб государству, о злоупотреблениях, фаворитизме, дискриминации. Но большинство из них - шантажируется. Они получили выгоды (возможно, причитающиеся, но получены только по каналам партий и их течений), или они надеются получить их, или они боятся больше их не получать. Хотите подтверждение того, что я говорю? Сравните голоса, которые итальянцы дали по случаю референдумов и выборов нормальных политических и административных выборов. Голосование на референдумах не подразумевает одолжения, не связано с отношениями с клиентами, не затрагивает и не мобилизует кандидатов и интересы частных или партийных групп. Это абсолютно свободный голос от такого рода условий. Что ж, как в 74 году на референдуме о расторжении брака, так и тем более в 81 году об аборте, итальянцы представили образ очень свободной и современной страны, они проголосовали за прогресс. На севере, как на юге, в городах, в сельской местности, в буржуазных кварталах, как и среди рабочих и пролетариев. На политических и административных выборах картина меняется даже через несколько недель.
Позвольте мне перейти к другому вопросу, г-н секретарь: вы должны были победить давным-давно, если все выглядит так, как вы описали.
В определенном смысле, наоборот, может даже показаться необычным тот факт, что такая партия, как наша, которая решительно идет против нынешней тенденции, сохраняет множество согласий и даже усиливает их количество. Но, полагаю, я знаю, что вы думаете: так как мы заявляем, что мы «другая» партия, не как остальные, итальянцы боятся этой несхожести.
Да, это так, я действительно думаю о вашем признанной расхожести. Иногда вы говорите об этом, как будто вы марсианин или миссионер в стране неверных, а люди настороже. Вы хотите четко объяснить, из чего состоит ваше различие? Стоит ли бояться этого?
У кого-то, да, есть причина бояться этого, и вы понимаете, о ком я говорю. Для четкого ответа на ваш вопрос я перечислю очень простые моменты, из которых состоит наше отличие, поэтому я надеюсь, что больше не будет места для недопонимания. Во-первых, мы хотим, чтобы партии перестали оккупировать государство. Партии должны, как говорится в нашей Конституции, способствовать формированию политической воли нации; и это они могут сделать не занимая все более крупные части государства, все более многочисленные центры силы в каждой области, а интерпретируя массовые потоки мнений, организуя чаяния людей, демократически контролируя работу институтов. Вот первая причина нашего разнообразия. Вам кажется, что итальянцы должны нас бояться?
Вот мы и подошли ко второму разнообразию.
Мы считаем, что с этими привилегиями следует бороться и уничтожать их, где бы они ни скрывались, что необходимо защищать бедных и маргинальные слои населения, находящиеся в неблагоприятном положении, и предоставлять им голос и конкретную возможность принимать решения и менять свои условия, определенные социальные потребности и игнорируемые сегодня люди должны иметь приоритет перед другими, должны быть вознаграждены профессионализм и заслуги, должно быть обеспечено участие каждого гражданина в общественных делах.
Господин Берлингуэр, все так говорят.
Да, но ни одна из правительственных партий не делает этого. У нас, коммунистов, шестидесятилетняя история за спиной, и мы показали, что преследуем эти цели, и относимся к ним серьезно. Мы были в тюрьме с рабочими; мы пошли в горы с партизанами; мы были в бараках с безработными; мы были с женщинами, с маргинальным пролетариатом, с молодежью; мы управляем некоторыми муниципалитетами, определенными регионами, управляем честно, мы были там.
Не вы одни.
Это правда, но больше всего мы. И давайте перейдем к третьему различию. Мы считаем, что тип капиталистического экономического и социального развития вызывает серьезные искажения, огромные социальные издержки и разницу, огромные потери богатства. Мы не хотим следовать моделям социализма, которые были достигнуты до сих пор, мы отвергаем жесткое и централизованное планирование экономики, мы думаем, что рынок может поддерживать важную функцию, что индивидуальная инициатива незаменима, что у частного бизнеса есть свое пространство и сохраняет важную роль. Но мы убеждены, что все эти реальности внутри капиталистических форм - и, прежде всего, сегодня - под руководством системы, сосредоточенной на ХДП, - больше не срабатывают, и поэтому мы можем и должны обсудить, как преодолеть капитализм, понимаемый как механизм, как система, так как сегодня он создает растущие массы безработных, маргинальных, эксплуатируемых. По сути, здесь кроется причина не только нынешнего экономического кризиса, но и явлений варварства, распространения наркотиков, отказа от работы, недоверия, скуки, отчаяния. Это преступление - иметь такие идеи?
Я не вижу большой разницы по сравнению с тем, что может думать убежденный европейский социал-демократ. Но вам кажется преступлением сравнивать себя с социал-демократом.
Ну, существенная разница существует. Социал-демократия (я имею в виду серьезную, конечно) всегда очень заботилась о рабочих, профсоюзных работниках и мало или никак о маргиналах, подпролетариате, женщинах. Фактически, теперь, когда древние границы капиталистического развития, которые допускали социал-демократическую политику, были исчерпаны, теперь, когда проблемы, которые я упомянул, вспыхнули на всем капиталистическом Западе, есть признаки кризиса и в немецкой социал-демократии, и в английской лейбористской партии. Именно потому, что социал-демократические партии сталкиваются с неизвестными им фактами или игнорируются ими.
Значит, вы серьезная социалистическая партия...
...в смысле, что мы действительно хотим построить социализм...
Вы огорчены, вы беспокоитесь, что Итальянская Социалистическая Партия посылает сигналы буржуазным слоям общества?
Нет, меня это не беспокоит. Средние классы, производительная буржуазия являются важными слоями страны, и их политические и экономические интересы, когда они законны, должны быть адекватно защищены и представлены. Мы тоже это делаем. Если эти социальные группы передают часть своих голосов светским партиям и ИСП, отказавшись от традиционной христианской демократической опеки, можно лишь радоваться, но есть одно условие: благодаря этим новым голосам ИСП и светские партии демонстрируют, что они знают, как разрабатывать политику и осуществлять программы, которые действительно наносят реальные и глубокие изменения в отношении прошлого и настоящего. Если, с другой стороны, это просто передача клиентуры для консолидации под новыми ярлыками старых и нынешних отношений между партиями и государством, партиями и правительством, партиями и обществом, при вытекающих вредных способах управления и администрирования, то я не вижу, чем мы и страна должны быть удовлетворены.
По вашему мнению, есть ли такая смена методов и политики, или нет?
Честно говоря, нет. Вы видите это? Люди это замечают? Посетите Сицилию, например: вы увидите, что произошло большое количество передачи клиентов. Я не утверждаю, что это происходит всегда и повсеместно. Но я утверждаю, что социалисты и социал-демократы до сих пор не дали никаких признаков желания начать эту реформу отношений между партиями и институтами, которая является ни чем иным, как правильным восстановлением конституционных предписаний, без которого не может начаться никакое обновление, и без которого моральный вопрос останется полностью нерешенным.
Вы несколько раз говорили, что моральный вопрос сегодня находится в центре итальянского вопроса. Почему?
Моральный вопрос не заканчивается тем фактом, что, поскольку в высших сферах политики и управления есть воры, коррумпированные и коррупционеры, мы должны их найти, осудить и посадить в тюрьму. Моральный вопрос в сегодняшней Италии - это вопрос оккупации государства правительственными партиями и их течениями, это вопрос бандитской войны, это вопрос политики и методов управления ими, которые должны быть просто преодолены и от которых следует отречься. Вот почему я утверждаю, что моральный вопрос является центром итальянской проблемы. Вот почему другие партии могут претендовать на то, чтобы быть силами серьезного обновления, только если они полностью решат моральный вопрос, перейдя к его политическим причинам. [...] Что действительно важно, так это судьба страны. Если мы продолжим в том же духе, то демократия в Италии рискует сжаться, а не расширяться и развиваться; скорее всего, она задохнется в таком застое.
Во всем западном мире, г-н секретарь, согласны с тем, что инфляция является главным врагом, которого необходимо победить прямо сейчас, и на самом деле экономическая политика всех промышленно развитых стран направлена на достижение этой цели. Вы тоже того же мнения?
Я отвечу так же, как Миттеран: безработица - главная проблема для западных обществ. Два зла не следует рассматривать отдельно. Инфляция - позвольте - обратная сторона медали. Мы должны работать с одной и с другой стороны. Горе нам, если мы разобщим эту борьбу, горе нам, например, думать, что для того, чтобы укротить инфляцию, нужно заплатить цену огромного спада и безработицы, как это уже происходит в значительной степени. Мы все окажемся в гуще социальной катастрофы немыслимых масштабов.
Итальянская Коммунистическая Партия в начале 1977 года объявила о линии «строгой экономии». Мне не кажется, что рабочий класс, трудящиеся, сами ваши партийцы приветствовали ваше обращение...
Мы утверждали, что беспредельное индивидуальное потребительство приводит не только к рассеиванию благосостояния и производственным искажениям, но также к неудовлетворенности, недоумению, несчастью, и что в любом случае экономическое положение промышленно развитых стран - сталкивающееся с расширением разрыва внутри них между развитыми областями и отсталыми районами, а также с учетом пробуждения и прогресса народов бывших колониальных стран и их независимости - это больше не позволило обеспечить экономическое и социальное развитие при сохранении «потребительской цивилизации» со всеми неудачами, даже мораль, которая присуща ему. Например, распространение наркотиков среди молодежи является одним из наиболее серьезных признаков всего этого, и никто на самом деле об этом не заботится. Но мы говорили об экономии. Мы были единственными, кто подчеркнул необходимость бороться с расточительством, увеличить сбережения, сдерживать ненужное частное потребление, замедлить порочную динамику государственных расходов, подготовить новые ресурсы и новые источники труда. Мы сказали, что трудящиеся также должны внести свой вклад в эти усилия по выравниванию экономики, но что все жертвы должны быть принесены путем применения принципа строгого равенства и что цель должна состоять в том, чтобы перейти к другому типу развития и к другому образу жизни (более экономному, но также и более человечному). Таковой была наша постановка проблемы жесткой экономии и современной борьбы с инфляцией и рецессией, то есть безработицей. Мы разъяснили и разработали эти позиции на нашем 15-м съезде в марте 1979 года: нас не послушали.
А стоимость рабочей силы? Неужели об этом можно забыть?
Стоимость рабочей силы также должна быть учтена и, в целом, сдерживаться, работая в первую очередь на фронте увеличения производительности. Тем не менее, я хочу сказать вам откровенно, что, когда вы просите страну о жертвах и начинаете с трудящихся - как обычно - когда у вас за спиной стоит вопрос типа масонской лоджии П2, вас очень трудно выслушать и поверить вам. Когда вы просите жертвоприношений у людей, которые работают, вам требуется огромный консенсус, большой политический авторитет и способность ударить по дорогим и невыносимым привилегиям. Если этих элементов нет, операция обречена на поражение.
Каковы были цели, ради которых возникло движение за социализм? Цель преодоления всех форм эксплуатации и угнетения человека над человеком, одного класса над другим, одной расы над другой, мужчины над женщинами, одной нации над другими нациями. А также: мир между народами, прогрессивное сближение между правителями и управляемыми, конец всякой дискриминации в доступе к знаниям и культуре.
Итак, если посмотреть на реальность сегодняшнего мира, кто мог бы сказать, что эти цели больше не действительны? Мы преодолели многие идеологические инкрустации (в том числе марксистские). Но причины, глубокие причины нашего существования - нет, они всегда есть и ведут нас к все более острым действиям в Италии и в мире.
1983 г., Энрико Берлингуэр (1922-1984), генеральный секретарь итальянской коммунистической партии (1972-1984).
В подготовленной Лениным Программе РКП(б) было записано: «В противоположность буржуазной демократии, скрывавшей классовый характер ее государства, Советская власть открыто признает неизбежность классового характера всякого государства, пока совершенно не исчезло деление общества на классы и вместе с ним всякая государственная власть».
В брошюре «Письмо к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком» В.И.Ленин классовый характер государства подчеркивает самым решительным образом: «Либо диктатура (т. е. железная власть) помещиков и капиталистов, либо диктатура рабочего класса. Середины нет. О середине мечтают попусту барчата, интеллигентики, господчики, плохо учившиеся по плохим книжкам. Нигде в мире середины нет и быть не может. Либо диктатура буржуазии (прикрытая пышными эсеровскими и меньшевистскими фразами о народовластии, учредилке, свободах и прочее), либо диктатура пролетариата. Кто не научился этому из истории всего XIX века, тот – безнадежный идиот».
А.С. Казеннов М.В. Попов "Советы как форма государственной власти" стр. 97
Италия расположена на юге Европы. Она занимает почти весь Апеннинский полуостров и ряд островов, среди которых самые крупные – Сицилия и Сардиния. Общая территория Италии – свыше 301 тыс. кв. км; население – около 48 млн. человек. Крупнейшие города: столица Рим (1.619 тыс. жителей), Милан (1.286 тыс.), Неаполь (1.021 тыс.), Турин (726 тыс. жителей).
В стране имеются большие запасы бокситов, серы, цинка. Однако страна очень бедна металлическими рудами и топливными ресурсами. Железную руду, железный лом, цветные и редкие металлы, уголь, нефть, бензин, хлопок, лес она ввозит из-за границы. Италия – индустриально-аграрная страна. Ее экономика характеризуется развитой современной индустрией, сосредоточенной главным образом на севере (машиностроительной, судостроительной, текстильной, производством электроэнергии и электрооборудования) и отсталостью сельскохозяйственных районов юга. Пролетариат города и деревни составляет 8 млн. человек, или 54% всего самодеятельного населения Италии, а численность городского пролетариата – 36%, причем основная его масса сосредоточена в крупнейших промышленных центрах.
В итальянском сельском хозяйстве при наличии феодальных пережитков, в особенности на юге страны, господствуют хозяйства капиталистического типа, на долю которых приходится 64% всей земельной площади, 70% крупного рогатого скота, 80% валовой и 85-90% товарной продукции сельского хозяйства.
Подавляющая масса трудящихся итальянской деревни лишена земли и представляет собой многомиллионную массу испольщиков, поденщиков, батраков, работающих на земле помещика при помощи примитивных орудий, и мелких арендаторов, отдающих помещику половину урожая. Из 5 млн. семей, составляющих сельское население страны, 84% или совсем не имеют земли, или имеют ее в ничтожных размерах, в то время как 40 тыс. помещиков владеют 10 млн. га земли. Несправедливость распределения земель усугубляется еще и тем, что огромные земельные площади, принадлежащие помещикам, не обрабатываются. Например, на юге Италии не обрабатывается около 2 млн. га земли, в то время как там насчитывается более 1 млн. безземельных крестьян.
Фашистская Италия являлась главным сообщником гитлеровской Германии в Европе во время второй мировой войны. В результате побед, одержанных Советским Союзом над гитлеровской Германией, и разгрома Советской Армией итальянских войск фашистский режим в Италии получил смертельный удар.
В сентябре 1943 г. Италия капитулировала перед союзными державами, а в октябре объявила войну Германии. В 1943-1944 гг. большая часть территории Италии была оккупирована гитлеровскими войсками. Итальянский народ ответил оккупантам широким партизанским патриотическим движением, особенно сильным на севере Италии. Инициатором и руководителем национально-освободительной войны итальянского народа явилась Итальянская коммунистическая партия. В период немецкой оккупации в Италии была создана подпольная антифашистская организация – Комитет национального освобождения (КНО), имевшая свои организации на местах. КНО, представлявший собой коалицию итальянских партий, выступавших против фашизма, являлся органом мобилизации масс на вооруженную борьбу против немецких оккупантов и итальянских фашистов. В ходе войны Италия была оккупирована американо-английскими войсками. Американо-английская оккупация обошлась стране 10-12 млрд. долл., что почти в полтора раза превышало убытки итальянского хозяйства от военных действий. Это сильно подорвало экономику Италии.
2 июня 1946 г. в Италии был проведен всенародный референдум по вопросу о форме государственного строя. В результате референдума Италия была провозглашена республикой, что явилось крупной победой демократического лагеря. Однако американским империалистам удалось расколоть Комитет национального освобождения (КНО) и поставить у власти своего агента – лидера реакционной христианско-демократической партии Альчиде де Гаспери. При поддержке оккупантов в стране окрепла реакция, возродились фашистские элементы, и клика де Гаспери перешла к открытой реакционной политике. Из правительства в мае 1947 г. по приказу из Вашингтона были устранены коммунисты и социалисты. Страна была превращена в колонию США.
В феврале 1947 г. Союзными державами был подписан мирный договор с Италией. 18 апреля 1948 г. в условиях жестокого полицейского террора и насилий, а также непосредственного вмешательства правительства США и Ватикана в Италии состоялись первые послевоенные выборы в парламент. Итальянский парламент состоит из двух палат: палаты депутатов и сената.В палату депутатов сроком на 5 лет избрано 574 депутата, а в сенат сроком на 6 лет – 237 сенаторов. Кроме того, в его состав назначено 107 сенаторов «по праву»: бывшие председатели Совета министров, бывшие члены сената, не менее трех раз избиравшиеся в парламент, особо выдающиеся борцы против фашизма и др. Демократический лагерь, образовавший на выборах Народно-демократический фронт, несмотря на все усилия реакции, завоевал 183 места в палате депутатов и 103 места в сенате.
В мае 1948 г. парламентом был избран на 7 лет президентом республики Луиджи Эйнауди, либерал.
Антинародное правительство де Гаспери, выражающее волю капиталистических монополий и крупных помещиков, стало на путь национального предательства, на путь превращения Италии в вассала США.
«Двустороннее» соглашение, подписанное 28 июня 1948 г. правительством де Гаспери и Соединенными Штатами, о распространении на Италию «помощи» по «плану Маршалла» способствовало ухудшению экономического положения страны.
В результате применения «плана Маршалла» промышленность приспосабливается к агрессивным интересам американских монополий. Американские империалисты стремятся задушить мирные отрасли производства и развить промышленность, служащую делу подготовки войны. «План Маршалла» ликвидирует решающие отрасли итальянского производства, от которых зависит национальная самостоятельность страны и которые конкурируют с американской промышленностью на мировых рынках: металлургическую, машиностроительную, судостроительную, текстильную, электротехническую и др. В результате маршаллизации итальянская экономика оказалась полностью подчиненной интересам американских империалистов. Общий уровень промышленности к началу 1951 г. не достигал уровня 1938 г. Промышленность была загружена лишь на 30-74% своей мощности.
«План Маршалла» подорвал сельское хозяйство Италии, так как американские экспортеры ввозят в страну продукты сельского хозяйства, которые Италия производит сама; сельскохозяйственное производство составляло в 1950 г. около 87% от уровня 1938 г.
Закон об аграрной «реформе», принятый правительством де Гаспери в январе 1950 г., не разрешил нужд безземельного крестьянства и батраков. По этому закону система латифундий сохраняется. Землей обеспечивается лишь кулацкая верхушка. Эта обманная «реформа» была проведена с целью предотвратить реформу «снизу», которую проводили безземельные крестьянские массы, захватывая пустующие помещичьи земли. Внешняя торговля Италии не достигла довоенного уровня, «план Маршалла», разрушая исторически сложившиеся торговые связи Италии, вынуждает ее ввозить товары главным образом из США (в 1949 г. 36,2% всего импорта) при ничтожном итальянском экспорте в США (в 1949 г. 3,8% всего экспорта). Вследствие взятых Италией обязательств по «плану Маршалла» срывается и ее торговля со странами народной демократии и Советским Союзом. В стране растет безработица. Даже по официальным, преуменьшенным данным, в 1950 г. насчитывалось более двух миллионов полностью и почти три миллиона частично безработных.
Стоимость жизни по сравнению с довоенным уровнем к 1951 г. увеличилась в 48 раз, а с января 1950 г. по январь 1951 г. индекс оптовых цен поднялся на 21%. Средний месячный заработок рабочего в Италии – 23.500 лир, батрака – 13.346 (на севере) и 3.868 лир (на юге). 70% итальянского населения не имеет дохода, необходимого для прожиточного минимума; 3,5 млн. трудящихся относятся к категории «нищенствующих»; в стране насчитывается 1,5 млн. пенсионеров, получающих от трех до четырех тысяч лир в месяц (при прожиточном минимуме 60 тыс. лир в месяц на среднюю семью в 4 человека), и миллион стариков и инвалидов, лишенных пенсии, 5 млн. итальянцев не имеют жилищ и ютятся в пещерах, заброшенных помещениях, самодельных хижинах.
В интересах улучшения положения трудящихся масс и возрождения экономики Италии Всеобщая итальянская конфедерация труда (ВИКТ) выдвинула в 1949 г. Трудовой план. Этот план предусматривает крупные капиталовложения в мирное строительство, что увеличит спрос на рабочую силу и, следовательно, сократит безработицу; проведение земельной реформы и заключение трудовых договоров между крестьянами и помещиками, что даст землю безземельным крестьянам и обеспечит устойчивые условия труда в деревне. Однако правительство де Гаспери, исходя из интересов американских монополистов, отказалось от реализации Трудового плана.
Внешняя политика правительства де Гаспери целиком подчинена интересам американского империализма.
Итальянское правительство не выполняет своих обязательств по мирному договору: не соблюдаются военные ограничения, наложенные на Италию, фашизм не только полностью не искоренен в стране, но вновь поощряется, обязательства по репарациям не выполняются. Итальянское правительство саботирует выплату репараций Советскому Союзу, установленных в сумме 100 млн. долл.
Нарушая мирный договор, Италия вступила в агрессивный Северо-атлантический союз. США усиленно вооружают Италию. В 1950 г. в Италию из США было ввезено оружия и военных материалов на 200 млрд. лир. Выполняя взятые на себя обязательства по агрессивному Северо-атлантическому договору, итальянское правительство согласилось на фактическую оккупацию страны американскими войсками. Американской военщиной уже захвачены стратегически наиболее важные порты, военно-морские базы и аэродромы Италии (Ливорно, Неаполь, Аугуста, Пескара и др.). Итальянская армия поставлена под контроль американцев, несколько итальянских дивизий включаются в «европейскую» армию генерала Эйзенхауэра. На территории страны расположились военные штабы армии Северо-атлантического союза для «южной зоны» Европы. Поощряемые американскими империалистами, итальянские правящие круги требуют отмены мирного договора. Они заявили о своей готовности поддержать план американского империализма в отношении вооружения Германии и воссоздания германского милитаризма. Италия является участницей «плана Шумана» и «плана Плевена». На 1951 г. итальянское правительство утвердило ассигнования на вооружение в сумме 850 млрд. лир, что составляет почти две трети бюджета страны. США, Англия и Франция в целях ликвидации ограничений вооруженных сил Италии, в соответствии с решениями Совета Северо-атлантического блока в Оттаве, в сентябре 1951 г. заявили о своей готовности пересмотреть условия мирного договора с Италией. Перед лицом все нарастающего движения народных масс против угрозы войны и антинациональной политики правительства правящая клика де Гаспери прибегает к террору против прогрессивных сил страны, к непрекращающимся попыткам разложить рабочее движение. В течение 1948-1949 гг. и в первой половине 1950 г. ее наймитами и фашистами было убито 62 трудящихся, среди них 48 коммунистов, ранено 3.126 трудящихся, в том числе 2.367 коммунистов, арестовано, отдано под суд, брошено в тюрьмы свыше 111 тыс. человек, из них больше 89 тыс. коммунистов.
Идя по пути фашизации режима, реакционное правительство де Гаспери провело через парламент в июле 1951 г. закон о так называемой «гражданской обороне», который предоставляет ему право объявления в стране в любое время чрезвычайного положения, военизации производства и рабочей силы. Закон дает также правительству право организации милиции фашистского типа. Правительство ныне подготавливает законы против свободы забастовок, печати и об усилении наказаний сторонникам мира.
Реакционная правящая коалиция возглавляется в Италии созданной Ватиканом христианско-демократической партией – крупнейшей из буржуазных партий. Эта партия находится на службе у американских империалистов. При поддержке США и Ватикана, а также с помощью применения полицейских насилий и фальсификаций христианские демократы захватили на выборах в 1948 г. 305 мест в палате депутатов и 149 мест в сенате. Христианско-демократическую партию поддерживает католическая организация Ватикана – «Католическое действие».
В реакционную коалицию входят и другие партии: партия правых социалистов, так называемая социалистическая партия – секция «социалистического интернационала», верхушка которой является прямой агентурой американских империалистов, лидеры – Сарагат и Ромита; республиканская партия, отражающая преимущественно интересы средней буржуазии, лидер – Паччарди; либеральная партия – промонархическая партия помещиков и крупной, преимущественно финансовой, буржуазии; неофашистская партия «итальянское социальное движение» (МСИ) и др.
Антинациональная политика, которую проводят итальянские правящие круги под диктовку американских хозяев, встречает решительный отпор со стороны всех слоев итальянского населения. С протестами против полицейского террора и насилий, а также с поддержкой требований в защиту демократических свобод много раз выступали рабочие промышленных центров. В 1950 г. только в Милане рабочие бастовали в общей сложности 18 млн. рабочих часов. Третья часть этого времени приходится на забастовки солидарности, объявленные в защиту демократических прав и свобод народа.
В Италии широко распространены «забастовки наоборот», при которых рабочие и все трудящиеся того или иного предприятия, защищая право на труд, выступая против свертывания производства и произвольных увольнений, берут в свои руки управление предприятиями. Трудящиеся управляют предприятиями до тех пор, пока администрация не отказывается от идеи ликвидации предприятий или сокращения производства.
Движение за захват крестьянами необрабатываемых и плохо обрабатываемых помещичьих земель носит массовый характер. Особенно широко оно распространено на юге страны. В результате выступлений малоземельного крестьянства и батраков правительство де Гаспери вынуждено было узаконить переход в их руки более 200 тыс. га земли.
Движущей и руководящей силой демократического лагеря является коммунистическая партия. Она образовалась в январе 1921 г. В 1950 г. компартия насчитывала вместе с коммунистической федерацией молодежи свыше 2,5 млн. членов. Компартия пользуется большим влиянием не только среди рабочего класса и крестьянства, но и среди широких кругов интеллигенции. За последние годы усилилось влияние компартии среди крестьянских масс. Коммунистические организации существуют на всех крупнейших предприятиях страны.
По количеству депутатов компартия занимает второе место в парламенте. Она имеет 131 мандат в палате депутатов и 67 в сенате. Генеральный секретарь партии – Пальмиро Тольятти. Заместители – Луиджи Лонго и Пьетро Секкья. Центральный ежедневный орган компартии – газета «Унита». С коммунистической партией Италии связана крепкими узами, основанными на единстве действий, социалистическая партия, возглавляемая Пьетро Ненни, которая насчитывает 750 тыс. членов. В палате депутатов она имеет 52 мандата, в сенате – 36. Ненни является председателем Итальянского национального совета мира. Единство действий между коммунистами и социалистами в Италии неопровержимо свидетельствует о том, что реакции не удалось достичь сколько-нибудь значительных успехов в деле раскола рабочего класса.
Компартии и социалистической партии в результате проведения политики единства удалось объединить прогрессивные силы страны, образовав мощный лагерь мира и демократии, в который входят: крупнейшее профсоюзное объединение страны – Всеобщая итальянская конфедерация труда, насчитывающая 5 млн. членов, Союз итальянских женщин (1.053 тыс. членов), Ассоциация бывших партизан (280 тыс. членов), Лига кооперативов (3 млн. членов), общество «Италия – СССР» (500 тыс. членов).
Демократический лагерь требует замены политики войны, проводимой правительством де Гаспери, политикой мира, требует выхода Италии из агрессивного Северо-атлантического союза, выступает за решительное сокращение военных расходов, требует проведения политики дружбы с Советским Союзом и странами народной демократии.
Движение сторонников мира в Италии непрерывно усиливается. Оно носит различные формы: массовые забастовки протеста, демонстрации, митинги, отказ от выгрузки в портах и перевозки по стране американского вооружения, отказ от производства военной продукции, отказ от принятия повесток о явке на призывные пункты, дискуссии о мире, сборы подписей под петициями, требованиями и т.п. Под Стокгольмским Воззванием в Италии подписалось 17 млн. человек. С большим успехом проходит сбор подписей под Обращением Всемирного Совета Мира о заключении Пакта Мира между пятью великими державами. В стране функционирует более 20 тыс. комитетов мира.
Демократический лагерь борется за завоевание на свою сторону большинства итальянского народа, выступает с требованием образования правительства мира, которое дало бы итальянскому народу мир, хлеб, свободу и национальную независимость.
В 1997 году, чисто случайно, мне предложили начать заниматься пением, несмотря на мой «солидный» возраст (35 лет - это действительно многовато, для оперы). Как «вердианский» хорист я выступал в Реквиеме в миланском Домском соборе, в «Набукко» в немецком городе Шпайер, а также опять-таки в «Набукко» и в «Силе судьбы» на родине Верди, в Буссето, и в Сиене. В 2002 г., поучаствовав некоторое время в хоре Европейских Содружеств в Брюсселе, я уехал (вернее, вернулся) в Москву.
Вполне логично, что мне не хотелось терять тот опыт, который я накопил за прошедшие пять лет, тем более, что в таком возрасте не стоит рассчитывать на длительную карьеру. Я попросил своих родственников, не знают ли они кого-нибудь, кто мог бы со мной позаниматься, и они мне посоветовали обратиться к их знакомому басу Большого театра. Итак, передо мной предстал исполинского вида крупный мужчина, который своим утробным голосом начал описывать мне свой метод, якобы типичный для «итальянской школы». Нет, он, конечно, был прав, но, к сожалению, такая школа вот уже несколько десятилетий, как исчезла на своей родине.
Однако меня поразило совсем другое: дело в том, что у меня девичья память на имена, а вот лица я запоминаю навсегда. И я был совершенно уверен что, бог знает, где и когда, я все же уже видел этого великана, метр восемьдесят на сто двадцать килограмм. В какой-то момент у меня появилось подозрение, и я прервал его изложение:
– Станислав Богданович, извините, 80% мировой оперной музыки – на итальянском языке; я так полагаю, Вы бывали в Италии?
– Конечно, еще бы! Неоднократно!
– Случайно, и в 1981 году?
– Ну да, то был первый раз…
– И опять-таки ненароком по линии общества дружбы СССР-Италия?
– Да, помню, Виктор Воронцов, Лев Капалет…
Со Львом Капалетом меня связывали особые отношения. Помню, как после римского детского сада Монтессори, детского сада в Ульяновске и первых двух лет школы в Москве (вероятно, школа №634 была одной из последних без преподавания иностранного языка, но при всей ее заурядности у нас были еженедельные уроки пения и балета), я попал в спецшколу №10 (ныне №1225) с французским уклоном; там каждую неделю, кроме языка, нам преподавали математику, природоведение, историю и т.д. на французском языке. Там я познакомился с отцом своей одноклассницы, и был абсолютно уверен, что он был итальянцем, поскольку по-итальянски он говорил определенно лучше меня. Вопреки моим убеждениям, Лев был чисто русским (вернее евреем, но в отличие от сегодняшних дней, тогда это никого не волновало), и был секретарем общества дружбы СССР-Италия и другом моего отца.
В начале восьмидесятых его дочь, Даша, почти сразу после того как вышла замуж, умерла от внезапного менингита. Ей было чуть более двадцати лет. Лев больше не оправился. В 2003 г. мой отец попросил меня передать ему свежий номер своего журнала «Славия», где отец рассказывал об эпизоде их молодости. Лева первым делом повел меня в комнату дочери. Особенно запомнились два Дашиных бюста в натуральную величину, один из мрамора, другой из бронзы.
В этом есть что-то неестественное, когда дети погибают раньше своих родителей. Нечто противное природе.
Вернемся к Станиславу Сулейманову.
– Да-да, Воронцов, Капалет… а вот кто у Вас был переводчиком?
Вот тут дрогнула его самонадеянность, в самом хорошем смысле этого слова. Навсегда запомню, как он рот раскрыл: вспомнил!
Более чем двадцать лет до этого, будучи тридцатипятилетним многообещающим басом Большого, ему довелось воспользоваться переводом девятнадцатилетнего мальчишки, коим я тогда являлся. Он был уже тогда почти седым, но «в самом соку», и в самых неописуемых кабаках, подвыпивши, соглашался спеть «Соле мио» и «Белла чао». И все же, помнится другая история, сблизившая нас.
Дело было в Тоскане, а именно в термальном городе Монтекатини (где совсем в ином контексте восемь лет спустя мне довелось прожить два года); в трактире сидели я, Станислав Богданович, Альфено Бьонди (секретарь местного отделения Общества дружбы Италия-СССР), Лучано Айацци (тоже родом из Тосканы, но работавший в обществе дружбы на национальном уровне), и Виктор Воронцов.
– Что будем есть? – спросил Лучано.
– Что за вопрос?! Мы же на родине бифштекса по-флорентински! - ответил я.
– Ладно, не выпендривайся! Кишка тонка!
Настоящий флорентийский бифштекс должен весить не менее полутора килограммов.
– Лучано, давай условимся: я возьму не один, а два бифштекса. Не съем – сам заплачу; ну, а если справлюсь – платишь ты, тем более что все равно платит Общество дружбы, так что ты заранее в выигрыше.
Я победил, хотя мясо уже лезло из ушей и на это ушло более двух часов, но только Станислав Богданович поддержал меня и съел, в свою очередь, полтора бифштекса.
Он выступал по всей Италии в моем сопровождении, но особенно полюбил Апулию и провинцию Бари, где подружился на последующие двадцать лет со многими меломанами, особенно с Джакомо Лукарелли.
Виктора Воронцова при знакомстве во время тех же гастролей '81 года я тоже принял за итальянца. Оказалось, что он впервые в Италии, и что его итальянский язык был результатом исключительно его учебы в Союзе. Единственное, что подводило его – полное отсутствие каких-либо диалектальных отклонений: найдите мне такого итальянца, без наследия своего областного происхождения. Более того, все итальянские однокурсники моего отца по МГУ внедрили в свой русский язык их диалектальную каденцию, породив таким образом фантастическую примесь из Рима, Неаполя, Болоньи, Тосканы, Сицилии и Ломбардии.
Виктор тоже поздравил меня и сказал, что ни разу не знакомился с итальянцем с таким безупречным русским языком (он еще не знал, что мать у меня русская, да и вообще кто я такой), или, вернее, одного итальянца он знавал, и его богатый словесный запас и правильное его использование компенсировало его незначительный акцент. Я спросил о ком идет речь, он ответил, что я, конечно, не знаю его, ибо речь идет о предыдущем поколении, о некоем Дино Бернардини. Когда я сообщил ему, ухмыляясь, что это мой отец, он растрогался и обнял меня. Дело кончилось тем, что во время официальных приемов, в шутку, я произносил тосты по-русски, а он переводил меня на итальянский язык.
Луиджи Ремиджио
В 1986 г. Я переехал из Рима в Милан: Луиджи Ремиджио, Джино, предложил мне работу в Интерэкспо, компания, которая тогда организовывала все самые важные выставки Италии в Советском Союзе, такие как Агроиталия, Стройиталия, Упакиталия, а также коллективное участие итальянских компаний в таких международных выставках, как Инлегмаш и т.п. Джино для меня был не просто работодателем в середине восьмидесятых годов и далее клиентом, а другом, без всякой риторики. Он был другом семьи: с моим отцом он познакомился в МГУ во второй половине пятидесятых годов, а затем, в начале шестидесятых, они вместе работали в Праге. Именно Пьеро Кази и Джино скинулись с немногими проживавшими тогда в Праге итальянцами, чтобы купить мне коляску.
В 2003 г. в Москве, во время презентации итальянских вин, Институт Внешней Торговли Италии поручил мне синхронный перевод. Мою напарницу пригласил именно Джино. Так я познакомился со своей супругой.
У нее был хорошо поставленный итальянский язык, но она очень волновалась, поскольку с винодельческой терминологией ранее она никак не сталкивалась, в том числе с учетом ее молодости. У меня никогда не было в привычке заигрывать с коллегами, но хотелось разрядить ее напряжение, и я пустил в ход старую шутку своего отца: по-итальянски «конкубина» означает «сожительница», во всех смыслах. Вот я и обозвал ее «конкабиной», а менее чем через год мы расписались…
После меня в Интерэкспо в Москве работала Мариза Флорио, талантливейшая апулийская девушка. Мы как-то сразу нашли общий язык, ввиду ее глубокого радушия. Так получилось, что некоторое время спустя другой однокурсник моего отца, Сальваторе Пепитони, связал меня с фирмой Джиза из Реджио Эмилии; я поменял работу, а Мариза в то же время перешла в Интерэкспо. Еще несколько лет спустя она вышла замуж за Виктора Савищева, который работал в Обществе дружбы с Воронцовым и Капалетом. В московской итальянской общине их до сих пор заслуженно считают самой прочной «исторической» четой. Мариза уже много лет является директором Итало-Российской Торговой Палаты.
Станислав Сулейманов
Потрясающим совпадением является тот факт, что Станислав Богданович, которого, как было сказано, я давным-давно упустил из виду, был у нее свидетелем на свадьбе.
За эти пять лет он довел меня до такого певческого уровня, о котором я даже не мечтал. С ним же связано мое поступление в ГИТИС, он организовал мне несколько сольных выступлений как драматический баритон в ряде московских театров. Всякий раз, когда я отчаивался, что слишком стар, чтобы выйти на профессиональный уровень, он ставил мне в пример Марио Дель Монако, и, конечно же, себя.
1 июня 2007 г., в 62 года, не стало моего преподавателя, Стасика Сулейманова; 22 июня 2007 г., в 77 лет, в Риме, скончался Джино Ремиджио.
Остается горьковатое чувство чего-то недосказанного, не довершенного. Во всяком случае, равно как когда не стало Левы Капалета, я почувствовал себя обедневшим, ибо много можно было еще сделать, сказать, написать.
В 1988 г. мне было 26 лет, и жил я тогда в Италии, а конкретнее – в Милане. Часто бывал в Москве, по работе, да и просто так: я – полукровка. Летом, в июле, нужно было приехать на международную выставку «Инлегмаш», по завершении которой у меня начинался отпуск.
С рождения я – билингв, два родных языка: русский и итальянский. Вот и работаю переводчиком-синхронистом уже почти три с половиной десятка лет.
Лондон, площадь Ковент-Гарден
В моем поколении главным иностранным языком – что в СССР, что в Италии – был французский, учил я его все свои школьные годы, начиная с 10-й (ныне – 1225-й) спецшколы на Лялином переулке, а далее – в средней школе и в научном лицее в Риме. В двадцать лет уехал на год в Бельгию. Правда, жил во фламандском городе Гент, но голландским языком я не владел и не владею, так что общался по-французски. Почти двадцать лет спустя, в начале теперешнего тысячелетия, проработал год в Европарламенте в Брюсселе, и опять-таки ходовым языком был французский. В общем, думаю, что знаю его недурно, хотя, конечно, не являюсь его носителем.
Испанский язык я вообще никогда не учил. Просто много общался с испанцами, и, в конце концов, стал говорить на нем не хуже, чем по-французски. Достаточно читаю по-португальски (а португальцев не понимаю, больше разумею бразильцев). Кое-что понимаю по-сербски, и на элементарном уровне могу объясниться.
Лондонский пивной бар «Панч и Джуди»
А вот с английским всегда были проблемы, с тех пор, как он эпохально заменил французский в международном общении: йес, но, мистер и бэйби. Все. Это я, конечно, утрирую, но не чрезмерно.
И вот тут вернемся к 1988 году. Я попросил, чтобы авиабилет обратно мне устроили через Лондон, причем месяц спустя. Разницу – за мой счет. Записался на курсы английского языка в лондонской Интернэшнл Хауз. В первый же день, первое воскресенье августа, решил прогуляться в центре города. Чисто случайно, забрел на площадь Ковент-Гарден, от вошедшего в поговорку дождя. Когда-то, там был овощной рынок. Посреди площади – два симметричных лестничных спуска в полуподвал. А там – какая-то сомнительная (так мне показалось) пивнушка. Время – четыре пополудни. Зашел. Happy hour (типа «счастливый час») еще не начался, заведение – пустое. Сидит за стойкой один единственный пьяный в стельку альбионец и заплетающимся языком произносит нечто, что и истинный англичанин без подсказки вряд ли поймет, не то что метис без языка, коим я тогда являлся: «уа-па-фас-пля» (ударение на «я»). Это я так, приблизительно. К моему изумлению, бармен встал по стойке смирно и ответил что-то похожее на «йес, сир!». Тот факт, он мгновенно принес ему пенящееся, запотевшее светлое пиво. Исключив нецензурные русские выражения, я все же подумал, что, хоть языка я не знаю, но своими остальными четырьмя я умею воспроизводить почти любые звуки, а пить хоцца.
XVIII век, два традиционных персонажа английского уличного кукольного театра: горбун Панч и его жена Джуди
«Уа-па-фас-пля!». Ой, ведь окажется, что бармен по молве балакает и даст мне в морду… Ничего подобного, пива принес! Боже, как я гордился: Лондон – мой, подумаешь – английский.
Курсы мне мало пригодились, тем более что по кабакам – и, главным образом, именно в том моем первом – я шлялся весь месяц до закрытия, где-то в полчетвертого утра, а с утра, понятное дело, на уроках я храпел, меня чуть не выгнали. Спасло, что деньги они уже получили, причем немалые. Зато в пьяных разговорах я стал мастером. Жаль, что, четверть века спустя, многое подзабыл. Но в принципе с английским языком я работаю, хотя этот мой пятый язык – тот, который я хуже всего знаю: пес его знает, почему я лучше понимаю англоговорящих не то что итальянцев, русских, французов, но даже японцев, нежели чем англичан или американцев. Вероятно, потому что у всех британцев – астма, а у янки – картошка во рту. Нет, языки стоит учить в молодости. И не стану рассказывать прочие тогдашние эпизоды, это не в тему. Хотя, из этого тоже можно было бы написать забавный рассказ.
Горбун Панч
Итак, в течение того августа 1988 г. я постепенно выяснил, что пивнушка – вовсе не пивнушка, а самый древний лондонский пивной бар, XVIII века, и называется он «Панч и Джуди», два традиционных персонажа английского уличного кукольного театра: горбун Панч и его жена Джуди. А в совокупности, выражение «Панч и Джуди» соответствует русскому «кукловоду».
Не в этом суть. Меня чертовски разбирало, каков же смысл того исходного дьявольского выражения, благодаря которому я весь месяц поглощал неимоверное количество литров пива?
В какой-то момент меня осенило, что первое слово было «уан». Невелика наука, мне же по одному пиву приносили, не по два и не по три.
По мере продвижения моих знаний, я осознал, что вторым словом было «пайнт». Пинта, черт подери! Ну, у них же все не как у людей, включая единицы измерения.
Пятницкая улица, Шестидесятые годы
Высшим пилотажем оказалось, когда я твердо определил последнее слово: «плиз». Не «пля», а «плиз». Маленькое отступление. Если пьяному англичанину (и пусть они на меня не обижаются, ведь это действительно так!) сказать: «твоя мама занимается сомнительной профессией, плиз», то ничего страшного не произойдет. Зато если его спросить: «сегодня хорошая погодка, не так ли?» и не добавить «плиз» в конце – мордобой обеспечен.
Не хватало третьего, то бишь предпоследнего, слова пресловутого заклинания. Лишь перед возвращением на средиземный полуостров, мне подсказали, что речь шла о марке пива, и было это пиво – австралийское Фостер’с. То есть, я месяц торчал в Лондоне и дул австралийское пиво!
В 2002 г. из Брюсселя, по истечении моего контракта с Европарламентом, чем возвращаться в Италию, я переехал (или вернулся?) в Москву, где, наконец, обрел относительное спокойствие. Может, возраст, а может, тот факт, что шестнадцать лет тому назад я впервые и навсегда женился, и до сих пор без ума от своей супруги, которой привелась такая незавидная доля терпеть эдакого раздолбая, а может, спасибо нашим детям (дочке – шестнадцать, сыну – десять).
Пятницкая улица, Семидесятые годы
Как бы то ни было, девять лет тому назад, по совместительству, я стал работать итальянским диктором на государственном радио «Голос России». Его закрытие в 2014 г. до сих пор считаю рейдерском преступлением. Но об этом я когда-нибудь напишу отдельную статью. Историческое «Радио Москва» провещало более восьмидесяти лет. Это на Пятницкой. И вдруг я обнаружил на этой улице… Паб «Панч и Джуди»! Судьба. Ведь сколько лет прошло, сколько всего в моей жизни изменилось, и география, и просто человеческое счастье. Стиль полностью соответствует. И пиво тоже, хоть и не Фостер’с. Да и, честно говоря, прожив в сумме два года в Бельгии с двадцатилетним разрывом, знавал я пиво и повкуснее.
С самых ранних лет, я отличался естественной склонностью к математике, в самом классическом смысле этого слова, вернее к числам.
Мне было около двух с половиной лет, когда несколько недель подряд, сидя на полу, я занимался маниакальным изучением портновского метра. Однажды, моего отца в Риме навестил наш давнишний друг семьи, чешский физик. С типичной детской спесью – хотя есть такие люди, кто страдает этим и во взрослые годы – я сообщил ему, что умею складывать и вычитать любые цифры. Увидев его снисходительную и сострадательную улыбку, стал настаивать. Ну, хорошо, – сказал он, – сколько будет семь плюс пять? …Двенадцать. Ладно, это легко. А сорок три плюс тридцать восемь? Шарики завертелись… восемьдесят один. Оказалось, хоть я не умел ни читать, ни писать, ни умножать, ни делить, я все же мог складывать и вычитать… до ста десяти, поскольку именно до такого числа доходил тот самый метр, который я так кропотливо изучал.
В дальнейшем, в школе, как в Москве, так и в Риме, в каждом классе меня всегда считали спецом по математике. Вместе с французским языком, это были единственные два предмета, в которых я доказывал свое превосходство, по всем остальным – просто катастрофа.
В конце лета 2008 г. – мне уже было 46 – перед возвращением из Рима в Москву, мне удалось повидаться с отцом. Как-то случайно, получилась своеобразная мистическая беседа. Я как раз заканчивал перевод каталога для какой-то выставки. Многие итальянские компании, получившие по электронной почте бланк об участии в формате Word, который нужно было просто заполнить на итальянском языке, сохранить и отослать, распечатали его, заполнили от руки, отсканировали и выслали в формате рисунка jpg. Это еще полбеды. Почти половина этих компаний в графе «адрес» указали улицу и номер дома, без индекса и города. Представьте себе: «ул. Советская, д. 7», и все тут. Либо – село такое-то, без указания области. Не буду распространяться по поводу итальянской безалаберности, ввиду которой до сих не пойму, за что же нас так ценят на зарубежных рынках. И вот тут я обратил внимание своего отца на тот факт, что, к моему счастью, у меня голова забита абсолютно бесполезными сведениями, например, все сокращения итальянских областей и большинство телефонных городских кодов. К примеру: «виа Национале, 7», название населенного пункта с двумя тысячами душ и телефон с кодом 045. Понятно, что фирма находится в провинции города Верона. В русском варианте, многие знают, что 495 и 499 – это Москва, а 812 – Санкт-Петербург. Ну, как говорится, и на том спасибо. Отец недоверчиво и осуждающе посмотрел на меня и пошел копаться в своих энциклопедиях. Разумеется, я был прав.
Данный эпизод послужил началом более общего разговора. Предполагаю, что любой взрослый образованный человек умеет хоть немного считать, семь во второй степени, одиннадцать во второй степени и т.д. А мне, до определенной величины, это не требуется. Что я имею ввиду? 4, 9, 16, 25, 36, 49, 64, 81, 100, 121, 144, 169, 196, 225, 256, 289, 324, 361, это все квадраты чисел, я их просто знаю наизусть, нет необходимости их высчитывать. Один килобайт равен 1.024 байтам (а не тысяче, как обычно принято считать), один мегабайт соответствует 1.024 килобайтам, один гигабайт – 1.024 мегабайтам, поскольку 1.024 – это просто два в десятой степени: 2, 4, 8, 16, 32, 64, 128, 256, 512, 1.024, 2.048, 4.096, 8.192, 16.384, 32.768, 65.536. И зачем все это? Незачем. И все же, сия бесполезная информация сидит у меня в голове и тщетно занимает некоторые клетки моего мозга. А человеческие мозги – сродни корзине Windows: при любой ее величине, рано или поздно она заполнится, и тогда стирается самая старая информация, независимо от ее важности.
Вот причина названия данного моего сочинения. Отец прокомментировал: «сынок, сколько же у тебя тараканов в башке…». Он был абсолютно прав. Однако, в мире полным-полно людей, которые делятся своими тараканами, и даже не знают, сколько будет семнадцать во второй степени. При тех же тараканах, наверное, стоит это все же знать…
С 2000 г., в свободное время, я работал над составлением «Итальянско-русского и русско-итальянского словаря музыкальной терминологии». Спустя пятнадцать лет, я наконец закончил его. Знал бы – ни за что не взялся. Колоссальное произведение: более 3.600 словарных статей с итальянского на русский язык, более 3.200 в обратном направлении, 417 страниц (шрифт 12), включая иллюстрации.
Почему я об этом пишу? Хотел спросить у своих читателей, не располагают ли они какими-нибудь «личными» адресами в издательствах, специализирующихся в отрасли словарей и (или) музыковедения, чтобы не писать на бесполезные «info» собака и т.д.
Идея проста и труднореализуема: найти одного российского и одного итальянского издателя, связать их между собой и опубликовать словарь одновременно в обеих странах. Такая постановка – не новость: тридцать лет тому назад Дзаникелли и «Руссо» (или «Русский язык»? Не помню) опубликовали универсальный словарь Ковалева (последним был устаревший чисто советский Зорько 1977 г.). Далее, думал связаться с производителями электронных словарей: Lingvo, Мультитран, Промт.
Если замысел удастся осуществить, это займет «пустую нишу» (свято место пусто не бывает): нет и никогда не было итальянско-русского музыкального словаря. В 1978 г., в Будапеште (то есть еще в социалистической Венгрии) был опубликован семиязычный словарь (разумеется, он у меня есть), включая итальянский и русский языки. Все, больше ничего не было, да и найти его можно разве что у букинистов.
